Она всегда любила метель. Завернувшись в материнскую шаль, ещё в детстве могла часами просиживать у окна, восхищаясь снежной круговертью. Белые полчища снежинок, словно многомиллионные рати, вихрем шли в бесконечное сражение, таинственно и непостижимо мешая белое небо с белой землёй. И так хотелось слиться беспокойным сердцем с грозными порывами ветра и с этой бушующей завесой снегов.
В тот вечер тоже мела метель, гуляя боярышней в жёлтом свете уличных фонарей и ярких рождественских огоньков. Девушка задумчиво стояла у окна и ждала. В последнее время она всё время ждала чего-то, душа её изнывала и щемяще вздрагивала от тоски.
Хлопнула входная дверь, послышался густой бас отца: «Входите, входите, милости прошу!». А через мгновенье снова: «Юзефина, у нас гость – мой сослуживец. Ставь самовар, лапушка моя!». Девушка взяла с резного столика старинный подсвечник со свечой и с достоинством, подняв красивую голову, как когда-то учила её гувернантка Софи, прошла в тёмную переднюю.

… Взгляд жарких чёрных глаз полоснул по сердцу. Больше, пожалуй, она ничего не успела заметить: ни роста, ни черт лица, ни улыбки. В душе её вдруг неистово забилась не холодная зимняя, а испепеляющая огненная, подобная лаве вулкана, метель.
Потом втроём они пили чай под огромным абажуром в уютной гостиной, о чём-то разговаривали, Юзефина даже играла для гостя свою любимую сонату Бетховена. Но всё это было уже неважным, второстепенным, и только глаза, чёрные глаза, и их неповторимый взгляд пронизывали насквозь её существо.

Спустя несколько дней, находясь в мучительном плену нагрянувшего чувства, Юзефина робко спросила у отца, где живёт его новый знакомый. Оказалось, что Феликс снимает дешёвую квартиру недалеко от них, что у него тяжело больна жена, и в материальном плане существенные затруднения. То, что он женат, девушку не удивило и не испугало. При любых обстоятельствах она хотела его видеть, наслаждаться голосом, мысленно обнимать за плечи, ловить жаркие взгляды. Юзефина ни о чём больше не мечтала. Ей, подобно всем влюблённым, как воздух, необходимо было общение. Как-то, подавая Феликсу чашку с горячем чаем, она случайно коснулась его пальцев. Сердце бешено заколотилось. Тёмное пятно от пролитой жидкости на белоснежной скатерти потом долго снилось девушке в тревожных снах.

Так, в постоянном волнении, проходили для Юзефины месяцы. Феликс достаточно редко заходил к ним в дом, всё чаще бывая грустным, задумчивым. Однажды  пришёл к ним особенно расстроенным. В разговоре с отцом девушки сказал, что собирается уезжать. Ему необходимо подыскать наиболее выгодное место с приличным жалованьем, потому что лекарства для жены необычайно дороги, цены на жильё растут. А ещё несколько лет назад знакомый по Английскому клубу проиграл ему в карты весьма крупную сумму денег, но до сих пор выплатил лишь половину, а оставшийся долг очень поправил бы сейчас его положение. Юзефина с замиранием сердца слушала разговор, склонившись над пяльцами. Никогда прежде не испытывала она такого всепоглощающего страха. Страха от того,  что теряет его навсегда.

Оставшись одна, девушка сняла с полки заветную шкатулку с материнскими драгоценностями – единственное своё сокровище. Юзефина не знала матери, которая совсем молодой умерла в родах. Её воспитывали отец и няня-гувернантка Софи, приставленная к девочке с раннего младенчества. Покидая этот свет, несчастная мать наказала мужу сберечь драгоценности в приданое дочери, особенно золотой крестик с изумрудами, изготовленный восточным мастером давным-давно для её прабабушки. Как бы тяжело потом не жила осиротевшая семья, никому и в голову не пришло продать изящное бриллиантовое ожерелье и заветный крестик, которые свято хранились в шкатулке из  кипарисового дерева.

… Феликс никуда не уехал. Он по-прежнему приходил в гости, пил чай, шутил, называл Юзефину царицей Нефертити за безупречный профиль и гордую посадку головы, многозначительно добавляя, что в переводе Нефертити означает «прекрасная пришла». Его настроение поменялось к лучшему. По рассказу Феликса это было связано с тем, что давнишний должник наконец-то вернул то, что проиграл, да ещё  и с процентами.

Юзефина ликовала, что смогла помочь любимому. Она, как и ранее, купалась в его чёрных глазах и ласковых речах. Но вдруг всё светлое и счастливое закончилось для девушки. Феликс перестал посещать их дом. Юзефина мучилась от тяжёлого предчувствия, плача по ночам, но, никак не решаясь спросить про него у отца. Казалось, что едва она произнесёт вслух любимое имя, как отцу станет всё понятно. Ей не хотелось отвечать ни на какие вопросы, было больно позволять копаться, пусть даже и родному человеку, в своей душе, покрытой белым саваном грусти.

Всё разрешилось само собой. Снова мела снегами зима, рождественские ёлки сверкали игрушками, убранные тройки неслись по белым улицам, весело звеня колокольцами.  Сидя у камина, отец развернул «Губернские новости» и воскликнул: «Лапушка моя, помнишь Феликса, что заходил к нам? Здесь написано, что он женится. Завтра венчание!». Юзефина медленно присела на краешек дивана, почувствовав, как по лицу разливается смертельная бледность. «Женится..? А жена? У него же есть жена…», – едва  прошептали непослушные губы. «Жена умерла. Он давно сменил службу и квартиру, а теперь женится», –равнодушно ответил отец.

…Юзефина стояла у храма в старенькой накидке, замёрзшая и несчастная, продуваемая насквозь январскими ветрами. Она надеялась в последний раз увидеть любимого.

Бушевала настоящая новогодняя метель, которая рьяно набрасывалась на дома, заборы, одиноких прохожих. Но вот распахнулась створчатая дверь, и на ступени широкой лестницы из мерцающей радуги огней шагнул счастливый жених с юной невестой на руках. Его чёрные глаза восхищённо и жарко смотрели на неё.
Ветер рванул узорчатую, прозрачную вуаль и на тонкой шейке его избранницы Юзефина вдруг увидела крестик своей матери. Изумруды печально блеснули ей на прощанье.
В этот миг глаза их встретились. И перед тем, как упасть под белое покрывало вьюги, Юзефина услышала удивлённый возглас Феликса: «Царица Нефертити!?..».