Лидия Иосифовна Павлыго (на снимке) – дочь замученного фашистами коммуниста и подпольщика. Горя, пережитого этой женщиной, хватило бы не на одну судьбу. Но её добрые глаза излучают столько света, что не укладывается в голове: откуда в этой женщине столько сил, столько мужества, столько доброты? День убийства её отца, несмотря на то, что ей было всего 7 лет, она помнит практически по минутам. Отчётливы в её памяти и другие тягостные воспоминания о войне. Видно, что ей больно всё это рассказывать, но женщина уверена– сегодняшнее поколение молодых должно знать и помнить о годах военного лихолетья. Ушли в вечность многие герои войны, но память о них должна жить в веках и жечь горькой правдой, чтобы никогда не забыть, сколько горя белорусскому народу принёс фашизм.

«День папиной смерти
 остался в памяти навсегда»

Лидия Павлыго, в девичестве Шалаева, родилась в ныне не существующей деревне Тюшково в 1934 году. Когда ей было года три, семья переехала в деревню Мураги. Родители тогда, кроме Лиды, растили еще троих братьев (она была третьим по счёту ребёнком).
– Мы, как переехали в Мураги, жили в большой панской усадьбе, а в это время папа строил дом для нашей семьи. Он был коммунистом, работал председателем то ли колхоза, то ли сельпо, но знаю точно, когда началась война, подпольно он работал как председатель сельпо. А мама трудилась в местном колхозе. С нами жил дедушка, мамин отец. К началу войны, папа отстроил первую половину дома. У нас была сделана «чугунка» (печка), плита сложена, но вторая половина дома осталась незаконченной. Младший, пятый, братишка родился ровно за 5 дней до начала войны, – начала свой рассказа Лидия Иосифовна.
…День гибели отца Лидия Иосифовна помнит очень отчётливо, словно это было вчера.
–Как-то мы, дети, сидели с дедушкой и чистили картошку для жарки. В дом зашёл полицай и стал так аккуратно спрашивать: «А где мама? А где папа?» Мы сказали, что на заднем дворе мама прибирается, а папа – на ферме. И только мама зашла в дом, как полицай прямо со входа ей прикладом прямо в глаз со всей силы ударил. Маму силком вытащили на улицу двое немцов с этим «добрым» полицаем во главе. Мы с братьями все вчетвером ухватились за мамину юбку. На улице был морозик, а мы голые, босыми ногами. Это была середина осени 1941 года, октябрь. Так мы дошли до большака, а нам от страха тепло, не чувствуем мы ног и стыли земли, бежим и плачем все навзрыд. А маму будто бы оглушило, она шла как неживая, глаз распух, а фашисты её тащат…
Как потом выяснилось, они хотели учинить расправу  над ней как над женой партизана. Но в тот момент никто об этом ещё не знал, это прояснилось позже. Отец семейства был коммунистом и подпольщиком. Его сдали немцам односельчане, те, кто поддерживал фашистов.
– Маму ведут, но мы держимся за подол и бежим следом. И тут фашист достал какую-то фотографию из-за пазухи, посмотрел на маму, потом сбил её с ног одним ударом. Вместе с ней полетели и мы, дети...
Нас отпустили. Я не помню, как мы добрались домой. Но помню, как в тот же день снова пришли к нам полицаи. Ничего сначала не взяли, просто пришли, вели себя как хозяева, насмехались над мамой, но и ушли восвояси с пустыми руками…
Как только фашистские пособники уехали, пришёл сосед и рассказал, что отца семейства убили. Он видел всё своими глазами. На казнь подпольщика собрали всю деревню, кроме семьи. А этот мужчина был дальним родственником подпольщика, и местные об этом не знали.
–Пришёл и говорит маме: «Христюшка, повесили Осипа». Оказывается, на ферме, где был папа, когда за ним  пришли фашисты, его ранили в ногу, поскольку он не сдавался и хотел убегать. Его схватили и повели к панскому дому в Мурагах, который на горе стоял. Вели, накинув верёвку на шею, и так водили кругом, чтобы все видели, как обращаются с коммунистами и пособниками партизан. Были такие, кто радовался, а кто-то сочувствовал и плакал. Фашисты отцу говорили, что если он признается, кто состоит в подпольной организации, то его не тронут, но папа только повторял, что ничего не знает. Сначала он просил, чтобы его отпустили, говорил, что у него дети. Но немцы были безжалостны и непреклонны. В итоге отца повесили в проёме двери, но он был мужчиной высоким и крепким, так что быстро убить не получилось. Когда его вешали, он доставал пятками пол, верёвка порвалась, он упал. Один из полицаев подбежал и сказал, что коммуниста надо повесить как собаку.  Принёс цепь, и папу пытались повесить на цепи, но он не сдавался и его прицельно убили в голову…
Сельчанам запретили хоронить героя на кладбище и наказали затянуть его тело в болото. Тот самый папин дядя стал уговаривать полицаев, чтобы в болото мертвого не тащили, а разрешили похоронить в земле. В итоге сбили из досок нечто подобное на гроб.  В чём он был (только разули), так и похоронили – в коричневых галифе и чёрной рубашке, одели новые носки. Все дети подпольщика там были, их отца всё же похоронили на кладбище…
–Когда только отошли от кладбища, навстречу нам немцы на лошадях. Все люди испугались и быстрее по кустам прятаться, а мы так и идём по обочине дороги. Смотрят на нас эти нелюди и хохочут. Пришли мы домой, все плачем, а к нам немцы пожаловали. Братик новорожденный был совсем маленьким, ему было всего 4 месяца. Тогда полицай стал допытываться у матери, где оружие. Младенца из люльки выбросили на кровать и давай осматривать постельку.  
Всё перерыли, не нашли ничего, но не знали они, что всё папино было надёжно спрятано в недостроенной части дома – оружие, листовки. Но всё ценное, что было в доме, полицаи забрали. Хотя ничего особенного у нас не было – швейную машинку, гарусовые катушки с нитками (которые дядя привёз из Невеля до войны), единственную драгоценность – колечко серебряное с зелёным камешком (мама обещала его Лиде подарить, как замуж выйдет), –продукты, скудный скарб маминого приданого, лучшую утварь. Даже 2 кусочка душистого маленького мыльца, которые из Невеля мамин брат привёз к рождению последнего племянника, и те нашли и забрали…

Листовки...  в пелёнках младенца

Позже партизаны отомстили за героя – предатель был убит, но до этого он ещё долго терроризировал жену подпольщика. Как-то пришёл каратель и наказал ей связать одному из главных немцев белые перчатки, а если она этого не сделает, то убьют всю семью. Мама Лиды очень хорошо вязала, за ночь она исполнила приказ, выстирала перчатки те добела, одно загляденье. Но предателя даже взглядом не удостоила – безмолвно отдала ему вещь и ушла к детям. За хорошую работу полицай принёс на всех буханку хлеба.
Мама Лиды вообще была очень смелая. Она тоже помогала распространять листовки. На эти задания брала самого маленького сына и дочь. Под подгузник младенцу она клала листовки. И так, с ребёнком в пелёнках на руках, взяв Лиду за руку, она несла  те самые листовки агитационные в Шерстово. Однажды их чуть не поймали. Это было очень страшно. Немцы им прямо навстречу шли, но фашистам и в голову не пришло, что мать так может рисковать детьми, и  их отпустили…
Приезды немцев были частыми, они не раз муштровали мирных жителей, не проходили мимо и их дома – к семьям партизан был особый спрос.
–Как-то немцы стали наступать. Карательные отряды шли к нашему селу. Те, кто за советскую власть был, решили спрятаться в деревне за озером, Морщаки она называлась. Но нас нагнал мальчишка из Мурагов и сказал, что нужно вернуться назад, потому что за нами  по пятам – немцы, и если мы будем скрываться, то нас обязательно убьют. Решили вернуться. Едем на лошадях, мужчины, подняв руки, идут перед обозом. Навстречу нам немцы. Фашисты сразу загнали всех в большой дом. Партизанским семьям было приказано выйти вон. Все молчали, а мама захотела выйти, но её удержал партизан, который подпольно работал у немцев. Потом полицай по списку начал читать фамилии партизан, первой в списке был папа – Иосиф Николаевич Шалаев. И мама встала. Вызвали всех взрослых, человек 10 партизанских родственников было, и опять их стали допрашивать. Подпольщик сказал фашисту, что отца нашего повесили. И тут случилось чудо: всех выстроили в шеренгу, а мама почему-то осталась в стороне.  Остальных погнали в конец деревни, мама пришла и села с нами. Позже наш спаситель накормил нас кашей и сказал маме увести детей со входа в дом, в дальнюю комнату. Мы спрятались за печкой. Наш помощник приказал всем остальным сельчанам, что остались в доме, говорить одно и то же, иначе нас всех сожгут. И снова нам повезло – налетели партизаны и мы остались живы. Все разошлись по своим домам.
Сколько натерпелись от немцев, рассказать дня не хватит. Однажды старшего брата немцы чуть не убили, предположив, что он еврей. Но сосед-полицай убедил их, что братик мой русский, и мальчика отпустили.
В Горах стоял партизанский отряд, мама продолжала помогать партизанам – хлеб пекла, одежду стирала. И вот, когда немцев отогнали, нам партизаны за мамину смелость дали корову. Но те, кто поддерживал фашистов, изувечили бурёнку – и животное за ночь погибло. Потом связные передали о случившемся, и нам дали новую кормилицу. Мама пришла к соседу и предложила животное держать вместе. Так долго и держали эту корову на две семьи. У этого мужчины сын в партизанах погиб…
…Когда немцев отбросили, у нас были ещё полицаи. И вот пришло время делить между сельчанами снопы – на каждого члена семьи по одному. Делил полицай и дал нам лишь один вместо 7 со словами: «Коммуняки не здохнут».Один из братьев бросился драться к полицаю за нанесённую обиду. Шли мы домой, подбирая каждый колосок, и плакали.

Лепёшки из прошлогодней картошки,  галоши – из шин...

–Как война закончилась, нас родные не забывали. Брат отца из Ленинграда присылал деньги. Мы, дети, пошли в школу. Но было так стыдно – одежды нет и обуви, еды тоже. У кого-то хлебушек светленький, как солнышко, и одежда новая, а у нас с братьями – пирожки из гнилой картошки. Мама напечёт их и завернёт в тряпицу, чтобы не вымазать книги. Ребята на переменках ели с удовольствием свои «ссобойки», а мы стеснялись,  ели свои лепёшки только по дороге домой, в лесу.  Обуви не было, мама из камер старых резиновых шила нам какие-то галоши, но в них стыдно было в школу идти – прятали их в кустах перед школой и босиком шли в класс…
…Как-то я не заметила, что уронила в классе  свои лепёшки, их обнаружила уборщица и показала директору школы и учительнице. Вместе они плакали – не знали, что мы в такой нищете живём. Ведь эти лепёшки не то что есть, в руках держать было неприятно – так они пахли. Директор дала знать о нашем горе в Россоны, и нам немного стали помогать – с продуктами, какую-то обувь дали.
С 14 лет  она пошла работать в колхоз – косила, мешки на себе носила, часто лошадьми в повозке управляла. Ох, и  храбрая была – дочь подпольщика, как никак. Больше 40 лет отработала женщина в колхозе. А жизнь была у неё тяжелая– похоронила первого мужа, вышла замуж за вдовца с троими детьми. Но к людям всегда относилась с добром: приёмные дети её мамой называли, они стали по-настоящему близки. Она уверена, что, пережив настоящее горе, человек никогда не обидит и не предаст…