В тот год весна пришла особенно рано.  Уже с середины февраля, с самого дня Сретенья, солнце вдруг стало светить ярче, жарче припекать  с высоты бирюзовых небес, сверкающим серебром стекая  по длинным сосулькам, что частоколом свисали  с крыш. Лес, широким крылом охвативший город, неожиданно приободрился, огромные ели на опушке,  казалось, готовы были пуститься  в пляс. По ночам морозило, и солнечными  утрами бриллианты тончайших льдинок  таинственно и хрупко  рассыпались под  шагами  спешащих прохожих и тихо звенели. Прекрасное, волнующее сердце время года вступало в свои права!

...Юноша задумчиво шёл по старенькому  тротуару. Он никак не мог взять  в толк, что  с ним произошло. С ним, которого все знакомые, родные, друзья считали  умным,  рассудительным  и очень  целеустремлённым. Он давно мечтал  стать художником и обязательно знаменитым,  свято веря в свой большой талант. Перед картинами любимого Врубеля  мог простаивать часами, делал  зарисовки в потрёпанном блокноте.
Наметив раз и навсегда блистательный  для себя путь, он упорно добивался  желаемого, боясь всего, что могло помешать ему. Особенно любви и, конечно, женитьбы. И вот на тебе!

Скромная, ничем не примечательная девушка, которая работала с ним в одной  мастерской, вдруг стала для юноши удивительной,  ни с кем не сравнимой феей. Он неожиданно увидел в её серо-голубых глазах  огромный увлекательный мир,  а в  нехитрых пейзажах – говорящие травы, дома, цветы. Всё, что выходило  из-под кисти любимой,  было наполнено  её жестами, улыбками, тихим  голосом. Он не знал и не хотел думать о том, что будет дальше. Перестал мечтать о  славе, о тех работах,  сюжеты которых годами  вынашивал в душе, ходил за ней  всегда и повсюду, как привидение, и  боялся лишь того, что девушка  останется равнодушной  к его огромной любви.

Однажды, ожидая любимую, он  собрал  у лесного ручья букетик прелестных  подснежников, доверчивых, словно дорогие глаза, и сам вплёл их в её причёску, до умопомрачения  завидуя тем весенним цветам, касавшимся золотистых волос.
Юноша находился в плену эйфорических вызвышенных чувств и был бесконечно  счастлив, но одновременно глубоко несчастен. Его мучило то, что  нарушился ход жизни, забылись сокровенные планы, и как-то в отчаянии он  признался другу: «Я самый счастливый на всей огромной земле, но я уже совсем  не могу и не хочу работать…».
Ему бы переждать, не торопить время, переболеть и заново родиться в творчестве,  только юноша, к сожелению, ещё  не умел ждать. И тогда  он сделал свой выбор, единственно правильный, как ему  казалось.

В поздний вечер на исходе весны ей  передали конверт, подписанный знакомым почерком . Из письма  следовало, что горячо влюблённый в неё человек  принял решение не в пользу их чувств, а в пользу своего, якобы  большого, таланта, своей будущей славы. Слёзно страдая, он клялся в любви и верности, обещая хранить о ней память.

Проклинала ли его потом брошенная любимая, помилован ли он был ею по здравомыслии –неизвестно. Только позже, на протяжении многих лет, она искала сведения о нём  на страницах  печатных изданий о живописи, но всё было  тщетно. О нём не писали, имя его не звучало овациями.

Он так и не стал знаменитым,  подобно почитаемому Врубелю. Уже на склоне лет, поседевший и испещрённый  морщинами, открыл свою маленькую юбилейную выставку.
Она пришла туда,  не была узнана,  долго ходила от холста к холсту, словно  надеялась что-то найти. Может быть, тот маленький букетик подснежников из далёкой весны или тот смысл величия, во имя  которого она вынуждена  была остаться одинокой.
Известно, если человек рождается на белый свет  для того, чтобы стать великим, то нет той преграды, которая помешала бы этому. А тем более преграды  любви, что  по природе  своей, прежде  всего,  является огромной  силой для людей творческих. «Для  того  чтобы двигатся вперёд в искусстве, нужно нечто иное и нечто большее, чем  природное дарование: страсти, страдания, которые   наполняют жизнь и дают ей смысл», – говорил Генрих Ибсен.
Жаль, что  влюблённый юноша так  и не понял этой простой истины.

…И снова на земле весна. Скоро зацветут трепетные  подснежники,  взорвутся светло-изумрудным  пламенем почки на деревьях, прошумят весенние  ливни. И кто-то, как  тысячу лет назад, не уснёт до утра от светлого щемящего чувства.
Так пусть же не страшатся влюблённые  трудов  души своей,  болей, тревог, переживаний, а благодаря этому обретают настоящее счастье любить и быть любимыми, порой вопреки трезвой  мудрости и холодной рассудительности.